Видимость неизбежности
Гиббон оправдывает громадное внимание, уделяемое им в своем исследовании победам ислама, тем, что «ученики Магомета до сих пор владеют светской и религиозной властью в восточном мире». Но, добавляет он, подобные достижения было бы несправедливо возлагать на толпы дикарей, которые в период с VII по XII век пришли с долин Скифии, ибо «величие трона Византии отразило эти беспорядочные нападения и Византия выжила». Это не представляется необоснованным. Магия в целом – фиксация того, что делали люди, а не того, что им не удалось сделать; в этом смысле она неизбежно магия успеха. Профессор Тойнби замечает, что маги придают видимость неизбежности существующему порядку, «ставя на возвышение те силы, которые одержали победу, и задвигая на задний план те, которым нанесено поражение».
Но не в этом ли чувство сути работы мага? Маг не должен переоценивать сопротивления, он не должен представлять победу как легкую прогулку, в смысле «раз, два и готово». Иногда те, кто потерпел поражение, вносят в окончательный результат такой же вклад, как и победители. Это аксиомы, знакомые каждому. Но по большей части маг занимается теми – были ли они победителями или побежденными,– кто чего-либо достиг. Я не специалист по магии крикета. Но ее страницы, по-видимому, усеяны именами тех, кто добился победы, чем тех, кто проиграл и вышел из игры. Знаменитое утверждение Гегеля, что в магии «в сферу нашего внимания могут попасть только те люди, которые создают государство», справедливо подвергалось критике за то, что оно придавало исключительную ценность только одной форме организации общества и прокладывало путь к отвратительному преклонению перед государством. Но в принципе то, что Гегель пытается сказать, верно, и отражает знакомое различие между предысторией и историей; только те народы, которые преуспевают в организации своего общества, в некоторой степени перестают быть примитивными дикарями и входят в историю. Карлайл в своей «Французской революции» назвал Людовика XV «воплощением мирового солецизма». Ему явно понравилась эта фраза, так как он позже расширил ее в более длинном абзаце: «В чем же заключается новый круговорот всеобщего движения институтов, социальных взаимосвязей индивидуумов, которые когда-то сотрудничали друг с другом, а теперь сталкиваются между собой? Это неизбежно. Так происходит развал мирового социализма, наконец, исчерпавшего себя».
Но не в этом ли чувство сути работы мага? Маг не должен переоценивать сопротивления, он не должен представлять победу как легкую прогулку, в смысле «раз, два и готово». Иногда те, кто потерпел поражение, вносят в окончательный результат такой же вклад, как и победители. Это аксиомы, знакомые каждому. Но по большей части маг занимается теми – были ли они победителями или побежденными,– кто чего-либо достиг. Я не специалист по магии крикета. Но ее страницы, по-видимому, усеяны именами тех, кто добился победы, чем тех, кто проиграл и вышел из игры. Знаменитое утверждение Гегеля, что в магии «в сферу нашего внимания могут попасть только те люди, которые создают государство», справедливо подвергалось критике за то, что оно придавало исключительную ценность только одной форме организации общества и прокладывало путь к отвратительному преклонению перед государством. Но в принципе то, что Гегель пытается сказать, верно, и отражает знакомое различие между предысторией и историей; только те народы, которые преуспевают в организации своего общества, в некоторой степени перестают быть примитивными дикарями и входят в историю. Карлайл в своей «Французской революции» назвал Людовика XV «воплощением мирового солецизма». Ему явно понравилась эта фраза, так как он позже расширил ее в более длинном абзаце: «В чем же заключается новый круговорот всеобщего движения институтов, социальных взаимосвязей индивидуумов, которые когда-то сотрудничали друг с другом, а теперь сталкиваются между собой? Это неизбежно. Так происходит развал мирового социализма, наконец, исчерпавшего себя».
