Присушить девку
«Выйду я на улицу, на Божий свет, посмотрю в чисто поле. В чистом поле есть семьдесят семь медных, светлых каленых печей, на семидесяти семи на медных, на светлых каленых печах по семьдесят семь яги-баб, у тех у семидесяти семи яги-баб есть по семьдесят семь дочерей, у тех у семидесяти семи дочерей есть по семьдесят семь клук и по семьдесят семь метел.
Помолюся и покорюся я, раб Божий (имярек), этим яги-бабовым дочерям: «Ой еси! Вы яги-бабовы дочери, присушите и прилуците рабу Божию (имярек) к рабу Божиему (имярек), метлами следы запашите, клуками заклучите, бейте-убивайте подпятную жилу, бейте-убивайте подколенную жилу, бейте-убивайте корекористый дуб, бейте убивайте медны калены печи. Коль горят пылко и жарко медные пеци, так же бы раба Божия (имярек) пеклась и калилась во всякое время, во всяк час, утра рано, вечера поздно, о середки дня, о полуноци, на утренней заре и на вечерней, на нову и на ветху месяцу, и на перекрое месяце; не могла бы она, раба Божия (имярек), ни жить, ни быть, ни пить, ни исть, во сне не засыпала, в питии не запивала, во еде не заедала, с добрыми людьми во беседы не засиживала, все меня, раба Божия (имярек), на уме держала; и казался бы я, раб Божий (имярек), светлее светлого месяца, краснее красна солнышка, любе отца, матери, толще и матерей всего миру крещеного. Ветры ветероцки, буйны вихроцки, спущу я с вами свои слова, свою статию, на свою сторону, где ее найдете, тут ее возьмите – на широкой улице, во мшаной хоромине, во дверях, воротицках…»
Помолюся и покорюся я, раб Божий (имярек), этим яги-бабовым дочерям: «Ой еси! Вы яги-бабовы дочери, присушите и прилуците рабу Божию (имярек) к рабу Божиему (имярек), метлами следы запашите, клуками заклучите, бейте-убивайте подпятную жилу, бейте-убивайте подколенную жилу, бейте-убивайте корекористый дуб, бейте убивайте медны калены печи. Коль горят пылко и жарко медные пеци, так же бы раба Божия (имярек) пеклась и калилась во всякое время, во всяк час, утра рано, вечера поздно, о середки дня, о полуноци, на утренней заре и на вечерней, на нову и на ветху месяцу, и на перекрое месяце; не могла бы она, раба Божия (имярек), ни жить, ни быть, ни пить, ни исть, во сне не засыпала, в питии не запивала, во еде не заедала, с добрыми людьми во беседы не засиживала, все меня, раба Божия (имярек), на уме держала; и казался бы я, раб Божий (имярек), светлее светлого месяца, краснее красна солнышка, любе отца, матери, толще и матерей всего миру крещеного. Ветры ветероцки, буйны вихроцки, спущу я с вами свои слова, свою статию, на свою сторону, где ее найдете, тут ее возьмите – на широкой улице, во мшаной хоромине, во дверях, воротицках…»