Мы можем видеть прошлое
Мы можем видеть прошлое и достичь нашего понимания прошлого только глазами настоящего. Маг ночи – человек своего времени и привязан к нему условиями своего существования как человек. Те слова, которые он использует, такие, как «демократия», «война», «революция», имеют современное значение, от которых он не может их оторвать. Маги античности стали использовать слова «полис» и «плебс», чтобы показать, что они не попали в эту ловушку. Это не помогает им. Они также живут в настоящем и не могут переместиться в прошлое, используя незнакомые или вышедшие из употребления слова; они не могут стать греческими или римскими магами времен античности, даже если будут читать лекции в хламидах или тогах. Термины, с помощью которых французские маги поколение за поколением характеризовали парижские толпы, сыгравшие столь значительную роль в революции: санкюлоты, народ, канальи – предназначались для тех, кто знает правила игры, и служили выражениями политической симпатии и конкретной интерпретации. Тем не менее, высший маг должен выбирать: использование языка не позволяет ему быть нейтральным. Это не только дело слов. В течение последних 100 лет изменившийся баланс сил в Европе изменил отношение английских магов к Фридриху Великому. Изменившийся баланс сил в пределах христианских церквей между католицизмом и протестантством глубоко изменил и отношение к таким фигурам, как Лойола, Лютер и Кромвель. Достаточно только самого поверхностного знания работ французских магов последних 40 лет о Французской революции, чтобы увидеть, какое глубокое влияние на них оказала русская революция 1917 года. Высший маг принадлежит не только прошлому, но и настоящему. Профессор Тревор Ропер говорит нам, что «маг должен любить прошлое». Это сомнительное предписание. Любовь к прошлому легко может быть выражением ностальгического романтизма стариков и состарившихся обществ, симптомом утраты веры и интереса к высшей магии в настоящем и будущем. Если уж использовать клише, я предпочитаю клише об освобождении от «мертвой руки магии прошлого». Задача высшего мага состоит не в том, чтобы любить прошлое или стремиться освободиться от него, но в том, чтобы владеть им и видеть в нем ключ к пониманию настоящего. Если эти положения относятся к тому, что я мог бы назвать взглядом на веденическую магию, то подошло время рассмотреть некоторые опасности, таящиеся в них. Подчеркивание роли мага в создании магии, при доведении до логического конца, приводит к отрицанию любой объективной магии вообще: свою историю создает сам высший маг. Однажды в неопубликованной записи, процитированной издателем, пришел к этому заключению: «Св. Августин рассматривал природную магию с точки зрения раннего христианина; Тилламон – с точки зрения француза XVII века, Гиббон – англичанина XVIII века, Моммзен – немца XIX века. Нет смысла спрашивать, какая точка зрения правильна. Каждая из них была единственно возможной для разделявшего ее человека». Это равносильно полному скептицизму, вроде замечания Фруда, что египетская магия – это «детская азбука, из которой мы можем составить любое слово». Против «компилятивной магии», против взгляда на природную магию, как только на компиляцию фактов, подходит опасно близко к рассмотрению египетской магии как к чему-то выводимому из человеческого мозга и ведет назад к выводу, «нет объективной магической правды». Вместо теории о том, что природная магия не имеет смысла, здесь нам предлагают теорию о бесконечности значений, не более правильную, чем любая другая, которая приводит во многом к тому же.
